Присела муза на карниз,
Взглянула зорко на поэта
(он, кстати, маялся с куплетом)
И молвит, глядя сверху-вниз:

– «Зачем ты создаёшь стихи,
Коль знаешь, что они натужны,
Досужи, вычурны, ненужны?
Всё: от любви – до дров ольхи.»

На это что же отвечать?
Не прекратит лягушка квакать.
Воздержится ли ворон каркать?
Поэт не может не писать!

– «Я, музочка, всё понимаю»,
Поэт ей начал отвечать:
– «Что за напасть – всё рифмовать!
Но вот о чём порой мечтаю:

Когда-то некий гражданин,
Поклёван жизнию-индейкой,
Оценит бытие в копейку,
Как потерявшийся ронин,

Кухонный нож возьмёт, присев
В сейдза у края ночи тёмной,
Поднимет к небу взгляд смущённый…
И, может, вспомнит мой напев.

В озёрах серы и огня
Вдруг передумает топиться
И взалчет благости напиться.
Вот балл высокий для меня!

И посмеётся надо мной,
Быть может, погрустит со мною.
Пойдёт походкой боевою,
Быв укреплён моей строкой.»

Шипит она, вперёд подавшись:
– «Ты много на себя берёшь!
Похоже, впрочем, что не врёшь…»
Взлетела, чая не дождавшись.

Поэт один в миру, в ночи
Остался со своим куплетом,
Что, в общем, свойственно поэтам.
И этим счастливы они…